Стивен Кинг - "Верхом на пуле"(1) (перевод Марины Лещинской, Шуйской Марии, Николая Семенова,Марии Чахнашвили,"cram nata", Наташи (Zelenii), Федулина Татьяна, "DocMW-59", Мойченковой Оли, Marina Leshchinskaya, Юлии, Ирины Бойковой, Князевой Елены, Храмушкиной Ольги, Парчамовой Майи, Татьяны Маликовой, Соболева Алексея, Кольцовой Анны, «igoreha», Максима Кочубеева, Иван Прядко, Анжелики Притулы, Колесниковой Юлии, Триандафилиди Яны, Юлии 000, Anna Kudriashova, Белякова Ильи, Saule Aimagambetova, Марины Артеменковой)
Я никогда и никому не рассказывал эту историю, и никогда не думал, что расскажу ее - но не потому, что я боюсь, что мне не поверят, а лишь потому, что мне стыдно+ и потому, что она происходила со мной. Я прекрасно понимаю, что, рассказывая её, я падаю в глазах читателей и принижаю ценность самой истории, делая её менее значимой и более приземленной, похожей на детские рассказы-страшилки перед сном. Думаю, мне было также страшно потому, что, если я расскажу её кому-нибудь и услышу свой рассказ собственными ушами, я скорей всего не поверю самому себе. Но с тех пор как умерла моя мама, я плохо сплю. Засыпаю и тут же просыпаюсь, как будто и не спал, меня трясет мелкой дрожью. Оставляю включенным ночник над кроватью, но это плохо помогает. Ночью так много теней,даже со светом, вы когда-нибудь замечали? И ты представляешь себе, что длинные тени чьи-то и они везде.

Я учился на предпоследнем курсе колледжа университета штата Мэн, когда миссис Маккарди позвонила насчет мамы. Отца я не помнил, был слишком мал, когда он умер, я был единственным ребенком в семье, так что Алан и Джин Паркер на пару противостояли всему миру. Миссис Маккарди, которая жила в соседнем доме, позвонила в квартиру, которую я снимал с тремя другими студентами. Номер она взяла с магнитной доски-памятки, прилепленной к дверце нашего холодильника.
- У нее инсульт, - сообщила она с протяжным акцентом Янки. - Случилось это в ресторане. Но ты можешь не лететь сюда со всех ног. Доктор говорит, все не так уж плохо. Она в сознании и разговаривает.
- Да, но соображает ли, что говорит? - спросил я. Старался говорить спокойно, ровно, даже с нотками юмора, но сердце забилось часто-часто, а температура воздуха в гостиной вдруг резко подскочила. В квартире я был один: среда, все мои соседи еще не вернулись с занятий.

«О, да. Первым делом она попросила меня позвонить тебе, но не пугать.
Здравая мысль, как по-твоему?»
«Да». Но, разумеется, я испугался. А как еще можно реагировать, если
тебе вдруг звонят и сообщают, что твою мать отвезли с работы в больницу?
«Она просит тебя оставаться там и учиться, как обычно, до уик-энда.
Она говорит, что потом ты можешь приехать, если, у тебя не будет много занятий».
Само собой подумал я. Хорошая идея. Буду сидеть в этой кишащей крысами, пропахшей пивом квартире, когда мать лежит на больничной койке в сотне миль отсюда, может, умирает.

Ее смех был сухим и немного дребезжащим. Миссис МакКэрди была большой любительницей поговорить об отказе от сигарет - ее и ее "Винстона". "Молодец! Ты пойдешь прямо к больнице, не правда ли, а потом поедешь домой?"

"Я полагаю, что так, да", сказал я. Я не видел никакого смысла рассказывать миссис МакКэрди о том, что у моей старой машины было что-то с передачей и она никуда не ездила и не будет в обозримом будущем. Я бы доехал автостопом до Левистона и затем до нашего маленького домика в Харлоу, если бы не было слишком поздно. Если бы было так, то я прилег
бы в одном из вестибюлей в госпитале . Это был бы не первый раз, когда я поехал бы домой из школы автостопом. Впрочем, или спал бы сидя, прислонившись головой к автомату кока-колы.

"Я уверена, что ключ под красной тачкой," сказала она. "Ты знаешь, что я имею в виду, не так ли ?"

"Конечно." Моя мать ставила старую красную тачку у двери заднего сарая; которая летом была усыплена цветами. Размышления об этом почему-то заставили меня принять новости миссис МакКарди как факт: моя мать была в больнице, маленький дом в Харлоу, где я вырос, будет темным сегодня вечером – там не будет никого, кто бы мог зажечь свет после захода солнца. Миссис МакКарди могла бы сказать, что она молода, но когда тебе только двадцать один, сорока восьмилетние люди - кажутся стариками.

"Будь осторожней, Алан. Не гони."

Моя скорость, конечно же, могла бы быть слишком большой для всех, с кем бы я не ехал и я персонально надеюсь, что кто бы это ни был, он был бы рад пойти к черту. Что же касается меня, то я не мог попасть в Медицинский центр Central Maine слишком быстро. Поэтому, не было никакого смысла волновать Миссис МакКарди.
"Я не буду. Спасибо."
"Пожалуйста," сказала она. "Твоя мама будет в порядке, и она будет рада тебя увидеть."
Я повесил трубку, затем написал записку, в которой указал, что случилось и куда я собирался. Я спросил Гектора Пассморе, наиболее ответственного из моих соседей, позвонить моему научному консультанту и попросить его рассказать моим преподавателям что случилось, для того чтобы я не получил взбучку за прогул – двое – трое моих учителей были бы очень этому рады. Затем я набил сменным бельем свой рюкзак, добавил изрядно потрепанную копию «Введение в философию» и вышел.

На следующей неделе я бросил занятия, несмотря на довольно хорошую успеваемость. В ту ночь моё видение мира изменилось, достаточно сильно изменилось, и ничего в моей книге по философии особо не вязалось с этими изменениями. Я пришёл к тому, что во всём есть скрытый смысл, понимаете - скрытый, - и ни одна книга не может объяснить, каков он. Я думаю, что иногда лучше забывать о том, что он существует. Действительно лучше, если вам это удаётся.

Это находится в ста двадцати милях от Майнского Университета в Ороно к Левинстону в округе Андроскоггин, и наиболее быстрый способ добраться туда, это по дороге I-95. Автомагистраль – это не лучшая дорога когда ты путешествуешь автостопом; полиция штата выгонит любого—даже если ты просто стоишь на въезде на магистраль, они все равно тебя выгонят – и если тот же
полицейский поймает тебя дважды, он также еще тебя и оштрафует. Поэтому я выбрал шоссе 68, которая тянется на юго-запад от Бангора. Это милая дорога для много путешествующих людей, если вы не выглядите как отъявленный психопат, вы можете хорошо справиться. Полицейские также в большинстве случаев спокойно отстают от тебя. Мой первый водитель был мрачным страховым агентом и довез меня до Ньюпорта. Я стоял на перекрестке между 68 и 2 шоссе около двадцати минут, затем меня подвез пожилой джентльмен, который направлялся в Боудойнхам. Он все время хватался за промежность. Это выглядело как будто он пытался поймать что-то, что бегало там.

"Моя жена намекнула мне, что я закончу в канаве с ножом в спине, если буду продолжать подбирать людей, путешествующих автостопом," сказал он, "но когда я увидел молодого парня, стоящего на обочине, я вспомнил себя в молодости. Я также немного путешествовал автостопом. И посмотри на это, она уже 4 года как умерла и я все еще в движении, езжу на том же старом Додже.
Я скучаю по ней." Он схватил себя за промежность. "Куда направляешься, сынок?"
Я сказал ему что еду в Левингстон и зачем.

"Это ужасно", сказал он "Твоя мама! Мне так жаль!" Его сочувствие было таким искренним и непосредственным, что к моим
глазам подступили слезы. Я сдержал себя. Но единственное, что мне хотелось - это разрыдаться в этой старой машине пожилого мужчины.
"Мисс Маккарди - женщина, которая звонила мне - сказала, что все не так уж страшно. Моя мама еще молода, ей всего 48 лет"

“Спокойно! Удар!” он был по-настоящему напуган. Он вновь ухватился за мешковатую промежность своих зеленых штанов, борясь с необычно большой, клешневидной рукой пожилого человека. “удар серьезный, увы. Сынок, я хочу, чтобы ты отправился в СММС, я дотащил бы тебя до входной двери—если бы я не пообещал своему брату, Ральфу, я бы устроил бы его в дом для престарелых в Гейтс. Его жена там, у нее болезнь, при которой все забываешь, не могу вспомнить, как они ее называют, Андерсена или Алварез, короче, что-то в этом роде…”
“Алжеимера”,- подсказал я.
“О! возможно, она развивается и у меня. Черт, большой соблазн взять тебя”.
“Вам незачем это делать,- сказал я- я легко могу уехать из Гейтс”.

«Все же,- он сказал- твоя мама! Удар! Только 48 лет!» - он схватился за мешковатую промежность своих штанов. «Чертов бандаж!»- он кричал, потом смеялся – его голос был полон отчаяния и удивления. «Долбаная грыжа! Если ты останешься здесь, сынок, вся твоя работа пойдет коту под хвост. Получишь пинка под зад, это уж точно. Но ты достаточно хорош для того, чтобы
все бросить и вернуться к ней, как ты и делал»
«Она хорошая мать,- ответил я, почувствовав комок в горле. Я никогда не тосковал по дому, когда уезжал в школу – ну, может, немного первую неделю и все, но теперь я по-настоящему затосковал. Были только я и она, и никаких других родственников. Я не мог представить жизнь без нее. Миссис МакКурди сказала, что не так уж все и плохо; удар, но не такой уж и страшный. Я думал, что лучше уж пусть чертова старушка говорит правду.

Какое-то время мы ехали в тишине. Это не была быстрая езда на которую я рассчитывал – старик ехал с постоянной скоростью 45 миль в час и иногда съезжал за белую линию, пытаясь ехать по другой полосе – но это был долгий путь, что бы он не делал. Перед нами открывалась магистраль 68, проходя через мили лесов, в один миг разделяя маленькие городки, каждый со своим баром и собственной бензоколонкой: Нью-Шерон, Офелия, Западная Офелия, Ганистан (который когда-то был Афганистаном, удивительно, но правда), Механик-Фолз, Касл-Рок. Ярко голубое небо исчезло как вчерашний день, старик включил сперва габаритные огни, а затем фары. Это был дальний свет, но он не замечал этого пока машина, едущая на встречу не мигнула ему фарами.

«Моя сводная сестра не помнит даже своего имени » - сказал он. « Она не может сказать ни да, ни нет, ни может быть. Вот что болезнь Андерсона делает с человеком, сынок. Если заглянуть в её глаза, то поймёшь, что она говорит «позвольте мне уйти отсюда», она бы сказала это, если бы могла. Ты понимаешь, что я имею в виду?».
«Да», сказал я.
Я глубоко вздохнул и удивился – запах мочи, который я почувствовал, был этого старика или же он как-то ехал с собакой, которая могла оставить такой след. Интересно было бы узнать, обидится ли он, если я слегка приоткрою своё окно. В конце концов, я открыл его. Казалось, он не заметил этого, как и приближающийся автомобиль, мигающий ему фарами.
Где-то около семи проезжая по холму в Вест Гейте мой шофёр закричал: «Посмотри, сынок. Луна. Разве она не сногсшибательна?»

Она действительно была сногсшибательной – огромный оранжевый шар над горизонтом. Однако я видел в ней и что-то ужасное. Она притягивала и пугала. Глядя на поднимающуюся луну, я внезапно встревожился: что если я приеду в больницу, и мама не узнает меня? Что если она всё забыла и даже не сможет сказать ни да, ни нет, ни может быть? Что если доктор скажет мне, что ей нужен кто-то, кто будет постоянно заботиться о ней, до конца её дней? И этим кто-то конечно же должен буду быть я, так как больше некому. Тогда прощай, колледж. А как же друзья и соседи?
«Загадай желание, паренёк!» - закричал старик. Голос его прозвучал резко и неприятно – как будто стеклянные осколки попали в ухо. Он дёрнул себя за яйца. Раздался щелчок. Я не понимаю, как можно так дёрнуть себя за это место и ничего не оторвать. «Желаю тебе загадать в полнолуние, чтобы все твои мечты сбывались, - вот что говорил мне мой отец». Я пожелал, чтобы моя мама узнала меня, когда я приеду к ней, чтобы её глаза загорелись, и она назвала меня по имени. Я
загадал всё это и немедленно пожалел, подумав, что глупо загадывать желания этой оранжевой луне, она не сможет помочь.

«Ах, сынок» - сказал старик. «Я хотел бы, чтобы моя жена была здесь! Я бы молил её о прощении за каждый мой крик на неё, за каждое жестокое слово».
Двадцать минут спустя, с последним лучом солнца на горизонте и раздувшейся луной, висящей довольно низко в небе, мы прибыли в Гейтс Фолз. Светофоры на перекрёстке 68й дороги и Плезант стрит были в жёлтом мигании. Но, не доезжая, старик свернул с дороги, стукнув правым передним колесом «Доджа» о бордюр. От страха мои зубы выбивали дробь. Старик дико и вызывающе посмотрел на меня - всё в нём было каким-то диким, ужасным, хотя я этого раньше и не замечал; он вызывал во мне чувство разбитости. И все, что он говорил, все звуки, вырывающиеся у него изо рта, походили на крики. «Я доставлю тебя туда! Вот так-то! Не то, что Ральф! Ну и чёрт с ним! Ты только скажи!»

Я хотел поехать к своей маме, но мысль о тех 20 милях с запахом мочи в воздухе и машин с высвечивающими нас своими огнями, не была очень приятна. Не было ни одного силуэта старого товарища, блуждающего и плетущегося через четыре направления Лисабонской улицы.
Вероятно, все таки это был он. Я не мог выдержать эти 20 миль разветвления - задыхаясь, и тот возбужденный надломленный стеклянный голос.

"Эй, нет!" я сказал, "Это нормально. Ты пойдешь и позаботишься о своем брате". Я открыл дверь и то, чего я боялся, случилось - он протянул и пожал мою руку своей вывернутой старческой рукой. Это была та рука, которой он теребил свою ширинку.

"Только скажи! он говорил мне. Его голос был хриплым, доверительным. Его пальцы глубоко давили в плоть ниже моих подмышек. "Я доставлю тебя прямо к дверям больницы! Ох! Не важно, если я тебя даже и не видел до этого момента в моей жизни или ты меня! Не важно, да, да, нет и никаких может быть! Я доставлю тебя!"

«Хорошо», ещё раз повторил я, и вдруг меня захлестнуло жгучее желание захлопнуть дверцу машины, оставив мою рубашку в его руках, как если бы это было ценой моей свободы. Это было так, как если бы он тонул. Я думал, что, как только я пошевелюсь, он схватит меня ещё сильнее и попробует добраться до моей шеи, но он этого не сделал. Он расслабил руки, а затем и вовсе, убрал их, как только я выставил одну ногу из машины. Я очень удивился, как любой человек после абсурдного приступа паники, что я был так напуган, минуту назад. Ведь он был всего лишь пожилой, углеродной формой жизни, в стареньком Додже, с пропахшей мочой экосистемой, глядевший на меня разочарованно, так как его предложение было отклонено. Всего лишь старик, который не смог успокоиться. И во имя Господа, чего я боялся?

Он замер на минуту, а затем вздохнул и кивнул. «Ах-х, это возможность избежать ошибки», сказал он. «Держись подальше от города, никто не хочет подвозить парня, каждый хочет жить спокойно, без неприятностей».
Он был прав, ехать в город автостопом, даже в такой небольшой, как Гейтс Фолз, было бесполезно и пытаться. Я догадывался, что он часто подвозит путников.
«Ну, сынок, ты уверен? Ты же знаешь поговорку о синице в руке?»

Я вновь засомневался. Он, конечно, был прав насчёт синицы в руке. Плезант стрит перешла в Ридж Роуд через милю или около того к западу от указателя и Ридж Роуд протянулась на 15 миль вдоль леса, затем переходя в 196 магистраль на окраине Левистона. Было практически темно, а всегда сложнее поймать машину ночью – когда фары высвечивают тебя на загородной дороге и ты выглядишь, как беглец из Виндхамского исправительного учреждения для мальчиков, даже когда волосы причёсаны и рубашка заправлена. Но всё же я не хотел ехать с этим стариком. Даже теперь, когда я в сохранности вышел из его машины, я понимал, что он внушает мне какой-то суеверный страх – возможно потому, что его голос, казалось, был полон восклицательных знаков. Кроме того, мне всегда удавалось поймать машину.
«Я уверен» - сказал я. «И спасибо ещё раз. На самом деле».

«В любое время, сынок. В любое время. Моя жена...» Он остановился и я увидел слезы стоящие в уголках его глаз. Я снова поблагодарил его, и захлопнул дверь, прежде чем он успел сказать еще что-либо.
Я спешно шел по улице, моя тень появлялась и снова исчезала в свете фар. Пройдя далеко, я повернулся и посмотрел вслед. Додж был все еще здесь, припаркован около Франк Фаунтин энд Фрутс. В свете фар и уличных фонарей в 20-ти футах или около того от машины я увидел его скрюченным над колесом. Меня посетила мысль, что он был мертв, что я убил его моим отказом оказать ему помощь.

Затем какая-то машина вывернула из-за угла, и дальний свет её фар на мгновение осветил Додж. В это время старик переключил свои фары на ближний свет, и я понял, что он всё ещё жив. Пару секунд спустя Додж выехал на улицу и медленно скрылся за углом. Я смотрел, пока он не скрылся за углом, а затем взглянул на луну. Она уже начала терять свою оранжевую окраску, но всё же оставалась какой-то зловещей. Мне подумалось, что никогда ранее я не слышал о загадывании желаний на луну, на вечернюю звезду – да, но не на луну. Я вновь пожелал, чтобы можно было взять своё желание обратно, как проходит ночь и стоя там, на перекрёстке, было слишком легко вспоминать ту историю об обезьяньей лапе.

Прислал: admin  [19-07-2009 19:37:42]